To manipulative means usage issue in rhetorical media text

Yuri P. Antonov

(Russia, Volgograd State University)

В последнее время в риторических медийных текстах все чаще можно встретить осуждение различных видов риторических аргументов и приемов. Так, в одной из работ, посвященных описанию средств манипуляции, наиболее злостной называется тактика «вторжение». Это «активное, настойчивое воздействие на слушателей без учета того, насколько они готовы к восприятию информации. Вторжение реализуется посредством употребления в речи повторов на всех уровнях языковой структуры, параллелизмов, градаций, перечислений, эмфатических конструкций, кратких, минимально распространенных восклицательных предложений. Данный тип воздействия характерен для ситуации отсутствия у оратора сведений о характере и установках аудитории» (Мажар, 2016: 221).
Здесь хочется спросить: любая ли градация (перечисление, повтор, восклицание…) в речи приводит к манипуляции? И как определить, когда градация – показатель манипуляции, а когда – нет? Очевидно, что такое отнесение вполне мирных и давно известных приемов воздействия к средствам манипуляции само по себе может быть названо манипуляцией. И даже указание на то, что в случае манипуляции «целью перлокутивного воздействия на слушающего может быть побуждение его к совершению определенного действия, выгодного оратору» (Мажар, 2016: 222) не вносит ясность в этот вопрос, поскольку можно привести в пример большое количество речей, где оратор ставит целью побуждение к определенному действию, прибегает к повторам, градациям и пр., и, несмотря на это, никаких манипуляций в его речах нет.
Аналогичную картину можно видеть и в юридической риторике. «Примеров нерациональной правовой аргументации, их еще называют уловками, много. Юристы в этих случаях прибегают к психологическим аргументам: обращаются к справедливости, к доброй или злой воле, к эгоизму или альтруизму, к правосудию, к солидарности, к великодушию или жалости. Используют всю гамму социальных стереотипов: несчастный арендатор, бесправный потребитель, эгоистичный владелец, требовательный начальник, симпатичный пьяница, потерявший голову подросток, истощенный безработный, закоренелый преступник и т.д. Юрист не упустит возможности сыграть на значении социальных ценностей для той или иной группы людей. Как заметил один опытный адвокат, «для подтверждения мысли лучше получить свидетельство генерала в отставке, чем нищего на улице» (Макеева, 2013: 63-64). Здесь все психологические аргументы (в том числе и такие, очевидным образом обоснованные для судебной речи, как довод к справедливости, довод к великодушию и др.) безосновательно (и бездоказательно) объявляются уловками (т.е. средствами обмана), и поскольку основание указанной оценки отсутствует, вступить в спор с этим автором не представляется возможным.
Особо следует отметить наметившуюся в последнее время тенденцию осуждения не только видов риторических аргументов, но и целых риторических школ. Особенно показательной в этом отношении является статья Т.М. Зыбиной, в которой все ветви риторики, не ориентированные прямо на православную традицию, объявляются ущербными, недостойными существования (Зыбина, 2017). Вместе с тем, осуждая представителей этих школ за использование недостойных приемов, автор сам прибегает к односторонним оценкам и манипуляции.
Так, в подтверждение тезиса об агрессивности, неприемлемости современного полемического дискурса автор приводит пример полемики по поводу введения в школах курса «Основы православной культуры». Анализируя речь митрополита Алексия, содержащую обоснование необходимости этого курса, автор пишет: «Итак, перед нами четыре тезиса. 1. Школьный предмет “Основы православной культуры” - культурологическая дисциплина. 2. Необходимо сеять “семена добра в детской душе”. 3. Необходимо приобщать детей к нравственным основам российской и европейской цивилизации. 4. Решение этих задач является целью культурологической дисциплины “Основы православной культуры”» (Зыбина, 2017: 125).
Теперь, если задача спора: вместе найти истину – следует вникнуть в суть разногласий, и честно проанализировать аргументы оппонентов; если же задача автора состоит в опорочивании оппонента, нужно навязать ему самый глупый антитезис и смешать с грязью, обвинив в мошенничестве.
Известно, что с точки зрения логики, в тезисе оппонента может быть найдено несколько (а не один единственный) пункт разногласия. Так, по отношению к утверждению «Максим уехал в Москву» может быть найдено по меньшей мере три пункта разногласия, и следовательно, сформулировано три (!) антитезиса: «Максим не уехал в Москву», «Максим уехал не в Москву», «Неизвестно (не факт), уехал ли Максим в Москву». Тем более в тех тезисах, о которых идет речь в цитированной статье, может быть найдено много пунктов разногласия, с разных сторон характеризующих позицию оппонентов. Какие же антитезисы были реально обнаружены Т.М. Зыбиной и предложены для правильного, честного спора? «1. сеять семена добра в детской душе – это ненужный и вредный пережиток, 2. знать свои духовно-нравственные корни не нужно, 3. школьный предмет «Основы православной культуры» учит не добру и духовности, а злу и насилию». Очевидно, что даже с точки зрения простой логики, эти антитезисы сформулированы исключительно тенденциозно. Прежде всего, остается без антитезиса первое утверждение о культурологическом характере новой дисциплины. Это не случайно, поскольку именно в нем-то и есть настоящая суть спора.
Далее автор приводит некоторые высказывания оппонентов – противников введения нового курса, – и остается совершенно непонятным и, с научной точки зрения, необъяснимым, почему утверждается, что сформулированная следующим образом суть спора, характеризуется подменой тезиса: Патриарх Алексий говорит, что школьный предмет «Основы православной культуры» является культурологическим, однако противники считают, что он не является культурологическим. Как представляется, именно спор на эту тему и явился бы «признаком правильного, с точки зрения аргументационной деятельности, и честного спора» (Зыбина, 2017: 126), поскольку именно из него и вытекает суть дальнейших разногласий. Для честного ритора было бы понятно, что никто не отрицает (не оспаривает) необходимости сеять семена добра в детской душе и искать свои корни. Однако если оппоненты считают, что нельзя доверять это делать представителям религии, спор должен вестись именно в этом направлении: можно или нельзя доверить служителям церкви нравственное воспитание детей.
За красивыми словами о «необходимости возрождения духовно-нравственных корней российской риторики» стоит та же самая позиция, что и за гневно осуждаемым манипулятивным направлением: навязывание своей точки зрения как единственно правильной, бездоказательное отбрасывание возражений, опорочивание оппонентов (разумеется, мы согласны, что конечные цели и идеалы у этих направлений совершенно разные, даже противоположные, но методы очень сходные).
Стоит послушать выступления наших священников по телевидению, чтобы убедиться в том, что ориентация всей риторики на церковную традицию (с точки зрения теории риторики, а не с точки зрения воспитания нравственности) не приведет ни к чему хорошему. В православной традиции священник - это отец, он является единственным держателем истины, и поэтому может поучать паству, сообщая ей, как правильно, как должно быть. Вести спор на равных, прислушиваться к мнению оппонента не входит в его намерения. Поэтому мы согласны, что «отличительной характеристикой современного полемического дискурса являются манипулирование и агрессия, призванные не убедить, а победить в споре, навязать свое мнение, миропонимание, решение любой ценой» (Зыбина, 2017: 125), однако считаем, что попадают они в нашу практику в том числе в очень большой степени и благодаря православной риторической традиции.
Если даже глубоко уважаемые мною ученые, коль скоро речь заходит о православных идеалах, прибегают к подмене тезиса спора, навязыванию выводов, опорочиванию оппонента (так, в указанной статье оппоненты характеризуются с помощью пословиц: что хочу, то и лопочу; чую звон, да не чую с какой церкви и под.), то что же говорить о служителях церкви? Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие люди, не являющиеся убежденными сторонниками православия (атеисты, мусульмане и пр.) опасаются появления в школе православных священников, которые, несмотря на провозглашаемую культурологическую ориентацию курса, начнут вместо этого насаждать сугубо религиозные взгляды. Способы борьбы с такими опасениями только упрочивают их в нежелании иметь дело с церковью и ее сторонниками. (Извините: насильно верить не заставишь.) Нельзя оправдывать наличием высоких идей и праведных целей применение неправедных средств.
В качестве вывода предлагаем следующее суждение: в риторических медийных текстах не может быть порочных видов аргументов и неправедных научных направлений. Все отклонения от риторической этики доказывают только особенности собственной этической позиции автора, а не отсутствие допустимости самого вида аргумента или научного направления.

Литература

1. Зыбина Т.М. Осторожно, риторика! // Риторика и культура речи в современном информационном обществе: материалы докладов участников Х1 Международной научно-методической конференции (Ярославль, 29-31 января 2017 г.) – Ярославль, 2017. - Т. 1. – С. 23–31.
2. Мажар Е.Н. Манипулятивное воздействие в публичной речи. // Риторика и культура речи в современном обществе и образовании: Сб. материалов Х Международной конференции по риторике. – М., 2016. – С. 218–227.
3. Макеева Е.А. Правовая аргументация как объект гносеологического анализа: Дисс… канд. филос. наук. - М., 2013. – 178 с.