К ВОПРОСАМ СТРУКТУРНОЙ ДЕСКРИПЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ

Н.Л. Грейдина

(Россия, Пятигорский государственный университет)

Вопросы политической коммуникации являются достаточно актуальными и знаковыми на современном этапе развития не только теоретического уровня науки, но и ее практического применения.
Необходимо концептуально дефиницировать политическую коммуникацию и ее структурные компоненты.
Более полвека назад американский политолог Г.Лассуэлл (Lasswell, 1948: 26) начал свою знаменитую статью, положившую начало исследованиям политической коммуникации, с логической схемы: “Наиболее подходящий способ описания коммуникационного акта состоит в том, чтобы ответить на следующие вопросы: Кто? Что сообщает? По какому каналу? Кому? С каким результатом?”
Модель Г.Лассуэлла позволяет интерпретировать политическую коммуникацию преимущественно как императивный, побудительный процесс: “отправитель” в определенной степени стремится оказать влияние на “адресата”. Между тем ей присуще одно не бесспорное допущение, которое заключается в том, что передаваемые сообщения всегда вызывают определенный ожидаемый эффект. Эта формула имеет тенденцию преувеличивать результативность воздействия передаваемых сообщений, особенно когда речь идет о средствах массовой коммуникации. На разработку ранних моделей коммуникационных процессов оказали заметное влияние идеи Клода Шеннона, одного из основоположников теории информации. В конце 40-х годов, будучи сотрудником знаменитой лаборатории “Белл Телефон”, он занимался решением прикладных инженерно-технических задач, связанных с проблемами передачи информации по различным каналам связи. Графическая интерпретация коммуникационного процесса, предложенная К. Шенноном и его коллегой У.Уивером (Shannoт, Weaver, 1949) применительно к вопросам технико-технологического характера, привлекла внимание политологов и специалистов в области средств массовой информации.
Необходимо заметить, что модель Шеннона – Уивера описывает коммуникацию как линейный и однонаправленный процесс. Сначала источник информации создает сообщение (в более общем случае – последовательность сообщений), которое затем поступает в передатчик, где принимает форму сигнала, адаптированного для передачи по каналу связи, ведущему к приемнику. Приемник восстанавливает сообщение из полученного сигнала. Затем восстановленное сообщение достигает адресата. В процессе передачи сигнал обычно искажается шумом, или помехами, которые возникают, например, при одновременной передаче нескольких сообщений по одному каналу. Наложение помех приводит к тому, что переданный и полученный сигнал будут в большей или меньшей степени отличаться друг от друга. Соответственно, сообщение, созданное источником информации, и сообщение, которое получил адресат как сигнал, восстановленный приемником, так или иначе будут иметь разное содержание, вплоть до того, что иногда они даже могут не совпадать в смысловом отношении (Цит. по: Грейдина, 2006).
В отличие от формулы Лассуэлла, модель Шеннона – Уивера оказывается значительно ближе к действительности, наглядно демонстрируя, что передаваемые по каналам связи сообщения не всегда приводят к ожидаемому результату. Однако здесь, как и в формуле Г.Лассуэлла, отсутствуют принципиально важные для властно-управленческих отношений элементы обратной связи. В результате процесс управления получает оформление как единичный и не всегда эффективный акт: источник информации не имеет возможности контролировать действия адресата и, соответственно, корректировать свои последующие управляющие воздействия таким образом, чтобы поведение “управляемого” все более и более приближалось к запрограммируемому.
Позднее некоторые исследователи предлагали усовершенствовать модель Г.Лассуэлла, дополнив ее новыми компонентами. Так, по мнению Р.Брэддока (Braddock, 1958), описание коммуникационного процесса должно включать еще два принципиально важных момента: при каких обстоятельствах и с какой целью направляется данное сообщение.
В 1956 г. Алмонд предпринял успешную попытку разработки функциональной модели политической коммуникации, определив последнюю в рамках политической системы как структуру поведений и взаимодействий, выполняющую два типа функций: ввода информации (политическая социализация, обеспечивающая преемственность в политике; мобилизация населения и распределение политических ролей; артикуляция интересов; агрегация, или суммирование, интересов и политическая коммуникация) и вывода информации (законодательная деятельность как введение норм, исполнительная деятельность как применение норм, контроль за их соблюдением).
В 1970 г. М.Дефлёр (DeFleur, 1970) предложил существенно видоизменить другую модель – модель Шеннона–Уивера. Новая интерпретация коммуникационного процесса выдвинула на первый план проблему соотношения двух смысловых значений – первоначального сообщения, отправленного “источником”, и восстановленного сообщения, поступающего к “управляемому адресату”. При этом сам термин “коммуникация” понимался как результат достижения соответствия между исходным и конечным значениями.
По сравнению с исходной моделью, схема коммуникативного процесса дополнена петлей обратной связи. Как следует из концепции М.Дефлёра, коммуникация начинается с того, что источник, выступающий инициатором коммуникационного акта, формулирует некоторое смысловое “значение” в виде “сообщения”, которое направляется в передатчик, где оно, соответственно, преобразуется в “информацию”, адаптированную для передачи по каналам связи. В свою очередь, “информация” проходит через какой-либо "канал" (в роли канала могут выступать и средства массовой информации) и поступает в приемник, где происходит расшифровка “информации”: она превращается в “сообщение”, которое затем преобразуется “управляемым” адресатом в “значение”.
Проблема возможного несоответствия между исходным и восстановленным “значениями” решается в модели М.Дефлёра путем использования линии обратной связи, включающей в себя идентичную последовательность компонентов. "Источник", имеющий непосредственную связь с “управляемым” адресатом, формулирует о нем содержащее определенную смысловую нагрузку “сообщение”, которое поступает в "передатчик" и преобразуется в “информацию”. По каналу обратной связи “информация” поступает в "приемник", где из нее восстанавливается “сообщение”, которое получает адресат, имеющий двухстороннюю связь с инициатором коммуникационного акта. В результате инициатор получает возможность контролировать и при необходимости корректировать ход коммуникационного процесса, увеличивая тем самым вероятность достижения соответствия между “значениями” двух “сообщений” – исходного и поступающего к “управляемому” адресату.
Таким образом, развитие М.Дефлёром идей К.Шеннона и У.Уивера позволяет преодолеть очевидные недостатки исходной модели – линейность, однонаправленность и отсутствие обратной связи. Однако, нетрудно заметить, что и здесь в центре внимания оказывается прежде всего проблема промежуточных преобразований и неизбежных искажений передаваемого “сообщения”. При этом функции “инициатора коммуникации”, только формулирующего некоторое “смысловое значение” в виде передаваемого “сообщения”, и “управляемого адресата”, только восстанавливающего это “значение” из принятого “сообщения”, оказываются жестко зафиксированными и четко разграниченными.
При исследовании эволюции способов политической коммуникации основной акцент может ставиться на анализ отношений управляющих и управляемых в коммуникативном плане. Так, Ж.-М.Коттрэ (Cottеret, 1973) предложил рассматривать обозначенные отношения в следующей парадигме:
а) отношения идентичности (т.е. управляющие идентичны управляемым);
б) отношения включения (т.е. все управляющие являются членами политического общества, но не все управляемые являются членами руководящего круга); данные отношения заключают в себе взаимопроникновение и взаимовлияние управляющих и управляемых;
в) отношениями пересечения (т.е. класс управляющих частично отделяется от класса управляемых); данные отношения имеют место в условиях расширения политического общества.
В ряде моделей политической коммуникации особое внимание обращается на роль элиты, которая осуществляет свою власть над остальной частью общества не непосредственно, а через промежуточные звенья – бюрократический аппарат и средства массовой коммуникации. В качестве одного из примеров можно привести модель К.Сайнне (Sinne, 1975), в которой показывается, что между такими элементами политической системы, как элита, бюрократия и массы, происходит непрерывный информационный обмен, причем элиты всегда конструируют и передают “вниз” информацию, которая бы укрепляла их собственную легитимность.
Вместе с тем было бы неверно анализировать коммуникационные отношения только по вертикальному принципу: “правящие элиты – управляемые массы”. Чем демократичнее общество, тем большее значение приобретает горизонтальный уровень обмена потоками политической информации, сопряжение господствующего коммуникационного потока, инициируемого государством, с информационными потребностями и приоритетами гражданского общества, формирующимися на более широкой ценностной основе. Кроме того, следует учитывать и влияние новых электронных средств связи, которые делают привычным набор услуг телекоммуникационной сети, позволяющей своим пользователям более свободно отправлять и принимать информацию как личного, так и общественного характера. Так, персональный компьютер, сопряженный при помощи специальных устройств – модемов с телефонной сетью, позволяет индивидам не только общаться друг с другом, но и получать в зависимости от их желания или потребностей необходимую информацию из какого-либо банка данных. Наряду с этим использование электронной почты, телефакса, мобильных телефонов и других новейших средств способствуют усилению межличностного взаимодействия.
Модели альтернативных видов движения информации, предложенные голландскими исследователями Й. Бордвиком и Б. ван Каамом (Bordewijk, Kaam, 1982; Bordewijk, Kaam, 1986), достаточно наглядно иллюстрируют сущность изменений в области политической коммуникации, что позволяет преодолеть доминирование и жесткий контроль отправителя информации над адресатом.
Авторы англо-американского “Словаря политического анализа” (Dictionary of Political Analysis, 2012: 28) справедливо отмечают, что политическая коммуникация обыкновенно имеет дело с написанным или произносимым словом, однако она может происходить и при помощи всякого знака, символа и сигнала, посредством которого передается смысл. Следовательно, к политической коммуникации в этом случае следует отнести и символические акты – самые разнообразные, такие как сожжение повестки о призыве в армию, участие в выборах, политическое убийство или отправление каравана судов в плавание по всему свету. В значительной своей части политическая коммуникация составляет "сферу компетенции специализированных учреждений и институтов, таких, как средства массовой коммуникации, правительственные информационные агентства или политические партии. Тем не менее она обнаруживается во всякой обстановке социального общения, от бесед с глазу на глаз до обсуждения в палатах национального законодательного органа” .
Как подчеркивал известный американский политолог Л.Пай, “политическая коммуникация подразумевает не одностороннюю направленность сигналов от элит к массе, а весь диапазон неформальных коммуникационных процессов в обществе, которые оказывают самое разное влияние на политику” (Pye, 2007).
В рамках анализа политической коммуникации традиционно выделяют ее три основных способа: через неформальные контакты, через общественно-политические организации (институты) и через средства массовой информации. Однако к ним следует также отнести и особые коммуникативные ситуации или действия.
Ряд исследователей, анализируя специфику политической коммуникации, акцентирует внимание не на сигналах, способах общения, при которых используются вербальные и невербальные сигналы, а на передачу смыслов, значимых для функционирования политической системы (Robin, 2009).
Развитие новых технологий передачи и обработки информации, возрастание роли “четвертичного”, информационного сектора экономики, который следует за сельским хозяйством, промышленностью и сферой услуг, пронизывая своим влиянием все области социальной действительности и по-новому организуя общественные отношения, позволяет, как подчеркнул Д.Белл (Bell, 2009: 89), говорить о том, что “постиндустриальное общество – это не проекция и не экстраполяция уже существующих в западном обществе тенденций развития, а новый принцип социально-технической организации жизни, точно такой же, как индустриальная система, заменившая собой аграрную” .
Современный этап исследования проблем постиндустриального развития характеризуется разработкой концепции “информационного общества”. Еще в 50-е годы Н. Винер (Винер, 1958: 116) точно прогнозировал, что в будущем “развитию обмена информацией между человеком и машиной, между машиной и человеком и между машиной и машиной суждено играть все возрастающую роль”"sn21"/>. Однако в научный оборот понятие “информационного общества” было введено только в 1981 г. японским ученым И."n_ito"/>Ито"sn22"/> (Ito, 1981). В дальнейшем эта концепция получила свое дальнейшее развитие в работах Д. Белла (Bell, 2011), И. Масуды (Masuda, 2012), А. Шаффа (Shaff, 2012), Р. Дарендорфа (Dahrendorf, 2014), Дж. Нэйсбитта (Naisbitt, 2015), А. Кинга (Кинг, 2016), О. Тоффлера (Тоффлер, 2016) и ряда других зарубежных исследователей"sn23"/>.
По словам руководителя кафедры информационных исследований Королевского университета в Белфасте, директора Центра информационного менеджмента У. Мартина (Martin, 2008), под информационным обществом понимается “развитое индустриальное общество”, утверждающееся в Японии, США и Западной Европе, одной из отличительных характеристик которого являются следующие критерии:
– социальный: формируется и утверждается “информационное сознание” при широком доступе к информации;
– политический: свобода информации, ведущая к политическому процессу, который отличается растущим участием и консенсусом между различными классами и социальными слоями населения;
– культурный: признание культурной ценности информации, содействие утверждению информационных ценностей в интересах развития отдельного индивида и общества в целом.
Не следует забывать о том, что политическая коммуникация сегодня характеризуется яркими примерами использования политизированной визуальной риторики, а успех политической коммуникации в значительной степени определяется адекватностью визуальной информации характеру ее восприятия. При этом логико-прагматичность визуального повествования не остается неизменной, постепенно трансформируясь от последовательного фабульного линейного нарратива языкового повествования к фрагментарности и нелинейности восприятия визуальных знаков. В результате видимость все более частотно получает приоритет вместо контента. Основным фильтром навигации в политическом потоке становится фактор достойной поведенческой рамки в определенных обстоятельствах, способность пробуждения чувства эмпатии, т.е. не транслятор информации, а форма ее подачи ("как при этом выглядит").
По мнению ряда исследователей (З.Бауман, например), на современном этапе речь идет о появлении особого механизма осуществления глобальной власти – Синоптикона (как системы контроля в постмодернистском обществе), термина З.Баумана (Бауман, 2014), предложенного по аналогии с Паноптиконом (вездесущим зрением) М.Фуко (Фуко, 2009), в котором воплощается стремление власти все видеть, оставаясь невидимой, и все учитывать, оставаясь анонимной. Если основной задачей Паноптикона было наблюдение меньшинства за большинством, контроль над дисциплиной его обитателей, борьба против необычности, разнообразия и права выбора (обездвиживание подвластных людей, исключение самостоятельного, случайного, беспорядочного движения), то Синоптикон, как новый механизм осуществления политической коммуникации представляет собой процесс и результат наблюдения большинства за меньшинством посредством метода соблазна (при этом меньшинство, за которым наблюдают, проходит строгий отбор, авторитет последних обеспечивается самой их удаленностью: они у всех на виду и в то же время недоступны).
Вышеобозначенное подтверждает мысль итальянского философа и специалиста по материально-визуальному программированию локальных пространств П. Вирилио (Вирилио, 2014: 126) о политическом статусе визуальных технологий, проявляющимся в трансформации политического противостояния в дигитальном пространстве визуальных медиа: "война изображений и звуков подменяет собой войну объектов и вещей". Принимая тезис М. Маклюэна о том, что форма сообщения – уже сообщение, визуальность в рамках политической коммуникации является не столько фрагментом совокупного текста культуры, сколько специфическим способом производства значений.
Конечно, современный мир далек от модели “постиндустриального тоталитаризма” в духе антиутопий Дж. Оруэлла и А. Хаксли. Действительно, контроль и распространение сведений политического характера – важный элемент в определении типа политических режимов: при авторитаризме информационные процессы берутся под строгий контроль, тогда как демократический режим предполагает, что политическая информация широко распространяется между различными членами общества. В основе идеальной, подлинно демократической модели политической коммуникации лежит диалог между “управляющими” и “управляемыми”, предполагающий равноправный обмен точными, полными, завершенными и проверяемыми сведениями о политических явлениях и процессах, сопрягаемыми с основными цивилизационно-культурными ценностями данного общества, фундаментальными правами и свободами личности. Особое значение при этом имеют свобода политических, религиозных и иных убеждений, свобода совести, свобода слова и печати, митингов и собраний, свобода объединений, а также право беспрепятственно придерживаться и свободно выражать свое мнение, свободно искать, получать и распространять всякого рода информацию и идеи независимо от государственных границ, если они не противоречат гуманистическим принципам. Интеллектуальная свобода, наличие просвещенного общественного мнения, демократическая политическая культура, свобода средств массовой информации от властных структур – важные предпосылки оптимального развития политической коммуникации, устойчивого социального процесса. В этом смысле теория политической коммуникации должна все в большей степени выступать, как наука и искусство достижения гармонии, координации интересов общества, его групп и индивидов посредством взаимопонимания, основанного на правде и полной информированности, уважении коренных интересов человека.
Ценностные качества политической коммуникации сегодня, конечно же, ранжируются и политически переосмысливаются правящими элитами и бюрократией в собственных интересах, однако они во многом определяются состоянием и уровнем развития общей и политической культуры данного общества. Политическая коммуникация, выступая способом, средством существования и передачи политической культуры, в свою очередь, сама опосредуется культурными нормами и ценностями.

Литература

1. Бауман З. Глобализация: Последствия для человека и общества. – М., 2014.
2. Винер Н. Кибернетика и общество. – М., 1958.
3. Вирильо П. Машина зрения. – СПб., 2014.
4. Грейдина Н.Л. Основы коммуникативной презентации. – М.: Восток - Запад, 2006. – 324 с.
5. Кинг А., Шнайдер Б. Первая глобальная революция: Доклад Римского клуба. – М., 2016.
6. Тоффлер О. Третья волна. – М., 2016.
7.Фуко М. Надзирать и наказывать. – М., 2009.
8. Bell D. Die dritte tecnologische Revolution und ihre moglichen sociookonomischen Konsequenzen. // Mercur. – 2009. – Jg. 44. – H. 1.
9. Bell D. The Social Framework of the Information Society. The Computer Age: A Twenty Year Wiew. – London, 2011.
7. Bordewijk J.L., Kaam B. van. Allocute. – Baarn, 1982.
10. Bordewijk J.L., Kaam B. van. Towards a classification of new teleinformation services. // Intermedia. – 1986. – Vol. 14. – № 1.
11. Braddock R. An extension of the “Lasswell Formula”. // Journal of Communication. – Vol. 8. – 1958. – P. 88-93.
12. Cottеret J.-M. Gouvernants et gouvernes: La communication politique. – P., 1973.
13. Dahrendorf R. Reflections of the the Revolution in Europe. – New York, 2014.
14. DeFleur M. Theories of Mass Communication. – New York, 1970.
15. Ito Y. The “Johoka Sakai” approach to the study of communication in Japan. // Mass Communication Review: Yearbook 2. / Eds: Wilhoit G.C., Bock H. – Beverly Hills, CA, 1981.
16. Lasswell H.D. The structure and function of communication in society. // The Communication of Ideas. / Ed.: L. Bryson. – New York: Harper and Brothers, 1948.
17. Martin W.J. The Information Society. – London, 2008.
18. Masuda I. The Information Society as Post-Industrial Society. – Washington, 2012.
19. Naisbitt J., Aburden P. Megatrends 2000: The New Directions for the 1990’s. – New York, 2015.
20. Pye L. Political Communication. // The Blackwell Encyclopedia of Political Institutions. – Oxford; New York, 2007.
21. Robin T. The Analysis of Political Communication. - New York, 2009. – 189p.
22. Shaff A. Perspektiven des modernen Sozialismus. – Wien; Zurich, 2012.
23. Shannon K., Weaver W. The Mathematical Theory of Communication. – Urbana: University of Illinois Press, 1949.
24. Sinne K. Communication: Mass Political Behavior. // Political Communication Issues and Strategies for Research. Vol.4. – L., 1975.
25. The Dictionary of Political Analysis. / Eds.: J.C. Plano, R.E. Riggs, H.S. Robin. - USA – Great Britain: ABC – Clio, 2012.